Легенда Интернета, знаменитый луганский трэш-модельер Михаил Коптев (гуглите «луганская мода») показал в Киеве шоу своего театра эротической моды «Орхидея».
Хотя «луганская мода» – бородатый интернет-мем, никто по-настоящему не знал, чего ждать от приезда Коптева. Кем он окажется – тонким концептуалистом, толстым троллем, психбольным, юродивым, блаженным? Организаторы биеннале – Центр визуальной культуры – против своего обыкновения не сопроводили анонс показа кураторским текстом. Пара коротких цитат из старых чужих статей – и все. Неслыханно! Это очень характерный штрих, кстати: даже культурная институция, чьим главным орудием всегда было слово, не нашла слов.
Некоторая ясность начала появляться за несколько часов до показа. На уточняющие вопросы организаторам о времени и обстоятельствах обещанного интервью с дизайнером из трубки доносился нервный смешок. Стало известно, что кутюрье выпил лишнего, и не факт, что сможет посетить собственный показ.
Впрочем, опасения были напрасными – Михаил на подиум вышел.
Свет приглушен, шипит дым-машина, звучит печальный саундтрек, по залу медленно ходят полуголые люди. Некоторые – покачиваясь: успели надраться в гримерке. Сам Коптев пьянее и счастливей всех. У него лысина, он небрит. Голый до пояса – снизу. С каждым выходом музыка становится все жестче и мрачнее (под конец это уже нойз в исполнении радикальной киевской группы «Дубы-колдуны»), а одежды на моделях все меньше.
Кажется, Михаил не особенно заморачивался постановкой: модели ведут себя, как кому на душу положит. Один из парней, заметно пьяный, тычет зрителям средний палец, другой рукой прикрывая пах. Стройная рыжая девушка плывет с независимым и смущенным видом. Маленькая круглая женщина средних лет, проходя мимо публики, внимательно смотрит людям в глаза. Между актами шоу то и дело возникают заминки: модели шепотом спорят о порядке выхода или, переругиваясь, делят водку, при этом не теряя совершенно искреннего чувства ответственности за происходящее – видно, что их вдохновляет участие в показе, и они волнуются, как дети.
Публика смотрит со смущенными улыбками, но есть и серьезные, трагические лица – видимо, в этот момент придумываются заголовки типа «Михаил Коптев как голос растерзанного Донбасса».
Впрочем, по-настоящему жесткое шоу началось уже после показа. Народ столпился в гримерке, и здесь, среди разбросанных по полу трусов, носков и битого бутылочного стекла, босой и голый Коптев дал «пресс-конференцию». Звучало это так: «Эй, г*мик, что ты там снимаешь? Ты еб*шься в ж*пку каждый день? Дай я тебя потрогаю. Эй ты, бородатый, почему у тебя х*й больше, чем у меня? Что с тобой не так? Выпей со мной!Ты п*дарок, ты брудна лесбийка, п*дар, п*дар, брудна лесбийка, жирный п*дар…Ваша проблема в том, что вы все любите меня меньше, чем я вас!»
Маэстро обкладывал гостей матами совершенно беззлобно, даже ласково, но так шокирующе густо, что не все смогли это выдержать – убегали, облепленные ругательствами, как мухами. Когда толпа зевак схлынула и остались только друзья Михаила, организаторы и пара журналистов, вечер пошел по нисходящей: долго и мучительно искали носки модельера, одевали и обували его и пытались разобраться, кто и как доставит его до места ночевки.
О безбашенности Коптева ходят легенды. Давний друг Михаила, переселенец из Луганска – назовем его Ростиславом – рассказывает об этом так: «При мне бывало не раз, когда он кадрил охранников в супермаркетах, «ополченцев». Или, глядя на свирепых с виду гопников, громко обсуждал, кому бы из них он засадил бы в ж*пу. И они Мишу никогда не трогали. Не знаю, чем это объяснить. Может, разрыв шаблона. А может, геев больше, чем кажется, и они не всегда выглядят так, как принято думать. В любом случае ему бы, конечно, лучше свалить оттуда. Хотя… Кто знает, где для него опасней: что там скрепы, что здесь – просто немного разные».
Из Луганска Михаил выехал с двумя моделями. Одну из них высадили на «границе» между «ЛНР» и территорией, подконтрольной Украине. Вторая женщина, низенькая и кругленькая – кума Коптева, добралась с ним до Киева, участвовала в показе и сразу же отбыла домой. Остальных моделей, шесть человек, рекрутировали на месте, причем не без труда. Одна из них, феминистка Валя, согласилась участвовать по идеологическим соображениям:
«Когда меня сюда позвали, я думала, что это трэш-театр по форме. А это оказался трэш-театр по своей сути. И он начался не в 16:00 с началом показа, а в 13:00, когда я сюда пришла – мне первым делом сказали не «костюмы, прически, грим», а «выпей с нами». Точнее, так: «Ты тварь, выпей с нами водки!» Мне как феминистке это, возможно, тяжело было бы слышать, но я понимаю, что для него это нормально. Они очень милые, добрые люди. Я очень боялась, но все вышло ОК».
Сам Коптев говорит, что для него важен характер модели и чтобы он или она были согласны работать «за 7 копеек и 10 матюков в день». Еще он просил организаторов подбирать людей из богемных кругов, «а не каких-нибудь продавчинь». Валя рассказала, как проходил «кастинг»: «Единственное, что он спросил у меня – побрит ли мой лобок. Он просто посмотрел и сказал «все ок». То, что у меня небритые ноги, его совершенно не волновало».
«Миха, ты показал сегодня то, шо надо было показать сто лет назад. Это было о*уенно. Все, что ты делаешь, о*уенно! Я в это верю, это искусство!» – возбужденно кричит в гримерке пьяный соратник и земляк Михаила. И так считает не он один. Феминистка Валя говорит: «Его театр мне очень по душе: это политично, авангардно, трэшово, скандально. Политично – в том смысле, что это касается телесности. Голое тело у нас вне закона, особенно неконвенциональное. Я знаю, что в Луганске он общается и с бомжами, и с наркоманами, и с гопниками, и с военными. В этом плане для него нет никаких барьеров».
Я спрашиваю, как она считает, Михаил занимается красотой? Валя задумывается: «Что касается конкретно одежды – это специфическая эстетика, не могу сказать, что мне она нравится. Но сам акт, действо – да, это красота».
Организаторы Мишиного приезда, кажется, в позитивном шоке от произошедшего. «Я правда думаю, что Коптев гений, это наш Софокл и Шекспир, – полушутя говорит Леся Кульчинская, куратор показа. Но продолжает уже серьезно. – Биеннале же наше называется «Киевская школа». Наш лозунг «учиться, учиться и учиться». Поэтому надо учиться у Коптева. «Орхидея» – это благая весть о том, что надо перестать бояться. Когда мы искали моделей для показа, это было очень непросто. Большинство людей отказывались. Почему? Не потому, что нужно выходить на сцену полуобнаженным. А потому, что надо выглядеть некрасиво. Мы же больше всего боимся, что над нами будут смеяться, боимся пренебрежения, унижения. Этот страх строит между нами барьеры, порождает недоверие, неприязнь, ненависть, озлобленность. Не случайно все это шоу происходит в жанре модного показа. Вся мода – об этом нашем стремлении иметь товарный вид, нравиться, отвечать каким-то стандартам, – это камуфляж, чтобы скрыть наши слабости и страхи. Это пространство нарциссизма Коптев превращает в сцену, где разыгрывается драма публичного унижения. Это современная версия «Эдипа в Колоне». Возможно, надо потерять человеческий облик, чтобы стать человеком. На самом деле каждому есть чему стесняться, поэтому мы все в какой-то мере персонажи «Орхидеи», только мы это изо всех сил скрываем, в том числе от самих себя. Мы все боимся, а Коптев нет. Поэтому для меня он герой, храброе сердце, доброта и любовь».
Ростислав говорит, что про свое детство Коптев рассказывает, только когда подпитый. И то, что рассказывает, не обязательно полностью правда. Точно известно, что Михаил из многодетной семьи. Ростислав пересказывает: «Папа Миши постоянно «сидел». Но умер он дома, и к тому моменту, как его нашли, успел окоченеть, так что Мише пришлось ломать ему кости, чтобы выпрямить тело. Семье дали дом где-то в Луганской области – бывшую панскую усадьбу. Их туда переселили накануне зимы, там не было окон – фанера вместо стекол. Воду нужно было набирать в колодце, который за ночь замерзал. Мишу обвязывали вокруг пояса цепью, давали топор и спускали в колодец, чтобы он разбил лед – и так каждое утро».
Версия трезвого Коптева резко отличается от этих трагических историй. «Человек нелегкой судьбы – эта характеристика мне не подходит. Подходит – баловень судьбы! – кокетливо сообщает Михаил. – Не успел я вылупиться, как очутился в огромной любящей меня семье, где понимают и оправдывают каждый мой шаг и каждый мой вздох. Не успело мне исполниться каких-то 15 лет, как я вырос кучерявым, красивым, живым, умным, здоровым физически, добрым и переполненным талантами, которых хватило бы на десятерых. Наконец, не успел я, ленивый, дурно воспитанный, гомосексуальный, отвратительный во многих своих проявлениях, взяться за что-то, что дало бы мне кучу денег и славу, и чтобы мне при этом не пришлось работать, – как мне это все тут же удалось! Скажи мне после этого, что я не баловень судьбы?!»
По расхожей легенде, в детстве Коптева отдали послушником в монастырь. В 14 лет он пошел в ПТУ, выучился на обувщика, устроился на обувную фабрику.
«Там Миша, по его словам, совратил какого-то начальника цеха и был уволен, – рассказывает Ростислав. – Был моделью в доме мод, а когда создал свой театр «Орхидея», первое время там все было вполне прилично – я был на одном из первых его показов в 95-м году. Со временем они становились жестче и жестче. При этом на показах в ДК «Железнодорожник» всегда был полный зал – это полтысячи человек как минимум. Он ездил со своим театром по всей Украине, устраивал шоу в клубах, ДК и т. д. У него там был кружок, в котором он учил детей – ходить по подиуму и т. д. «Юные фотомодели» назывался, что ли. «Потом какая-то п*да заявила, что он приставал к ее малолетнему сыну или дочери. Она выступила на шоу «Говорить Україна».
Уголовное дело, кажется, даже не заводили – было ясно, что это вранье. Но приглашения для «Орхидеи» на этом закончились. На Мишу начались гонения, и тогда впервые я услышал от него «мне страшно» – а он ведь по жизни совершенно безбашенный. Наши ребята-правозащитники пытались ему помочь, но репутацию было уже не исправить».
В Луганске его многие держали за чудака, если не сказать хуже – смеялись за спиной, хотя фотографировались с ним и любили с ним выпить.
«Я и раньше знал, что киевляне – добрые люди. Но сейчас я это острее почувствовал, ну или, может, я сейчас стал в этом больше нуждаться…» – говорит человек, всего день назад обкладывавший киевлян матами.
Ростислав объясняет: «Фразы типа «Дай подержусь за п*сюнчик» – это для него нормально, это такой троллинг, он даже с друзьями так. Особенно если ты приходил с девушкой. Для меня он очень добрый, положительный человек». Коптева, считает Ростислав, мало кто понимает: «Одним из его последних спектаклей было шоу из нескольких частей, в котором он хотел показать историю человечества. В первом акте у него были первобытные люди, во втором – люди в красивых «богатых» убранствах, со свечками на головах и т. д., после этого наступал Апокалипсис – модели выходили в противогазах, в одеждах из поломанных кукол и тому подобном. И последняя часть – шкуры, рога, то есть люди вернулись в пещеры. Он хотел показать, как алчность губит человечество. Но этого же никто не видел – видели только сиськи и письки».
Важно ли для Михаила, чтобы его понимали? Отвечает не без снобизма: «Мне это не нужно. Если человек десять продвинутых поймут, мне этого достаточно. А про остальных – моя обида становится меньше, когда я понимаю, что они заплатили за билеты на шоу!» На самом деле барыши для Михаила в прошлом: в Луганске, контролируемом боевиками, деятельность его театра свернута – показов нет, все сведено к редким фотосессиям. Факт, известный журналистам: за интервью с собой Миша требует денег. Возможно, для него сейчас это единственное материальное свидетельство того, что его искусство нужно миру.
Сейчас Михаил живет в селе под Луганском. У него дом и хозяйство – три курицы, их зовут Роза, Контачка и Богиня. Свой день описывает так: «Я проснулся, сделал потягусики… Нет, нет, не зарядку, я уже не в том возрасте, только потягусики! Насыпал курам корм в кормушку. Позавтракал. Потом посидел полчаса в думках, чем бы мне заняться. Порисовал эскизы, почитал полезные для себя книжки, снова покормил кур. Так и день прошел!»
Миша до сих пор никуда не уехал, потому что не может бросить свою старенькую мать. Но о переезде в Киев в последнее время задумывается все больше. Я спрашиваю его, не потеряет ли его театр «Орхидея» от передислокации в столицу. «Не потеряет, а преумножит!» – уверенно отвечает Миша. Мой вопрос, если вдуматься, был эгоистичным, потребительским, даже жлобским: феномен Коптева делает таким ярким и безумным именно тот факт, что его причудливая «Орхидея» произросла в самом угрюмом, пролетарском, не терпящем эксцентрики регионе страны. Если бы Коптев был нью-йоркским фриком, а не луганским, это не было бы так интересно, вот что я имел в виду. Михаил же – простодушный и искренний – дал свой оптимистичный ответ на нечто совсем другое.